Оккупация Баку: глазами публициста

Эмиль АГАЕВ

Париж, Рамизу Абуталыбову.

21 января 1990 г.

Здравствуй, Рамиз!

Баку в черном! По всему городу звучит «ясин», перемежаемый ревом вертолетов, пролетающими над самыми нашими крышами и тянущим за душу, многоголосым, непрекращающимся гудением кораблей на бакинском рейде. Митинговый энтузиазм сменил митинг скорби… Вот такие у нас печальные дела… Передаю информацию о случившемся, используй, если сможешь.

 

Кровавый январь

 Официальное количество жертв, безусловно, на порядок занижено и подозрительно приближено к жертвам погромов. Похоже, Москва и здесь пытается изобразить некий «паритет». В то же время больницы переполнены ранеными, министр здравоохранения обратился к населению с просьбой помочь медикаментами и перевязочными материалами. В настоящее время бакинцы и жители близлежащих городов и сел опорожняют свои домашние аптечки, а еврейский центр в Баку обратился даже к консулу Израиля с просьбой оказать помощь по линии Красного Креста. Ну не поразительно ли, у государства, которое называет себя народным, для народа нашлись танки и автоматы, но не хватает медикаментов, чтобы помочь жертвам!

 Выясняется, что решение о введении чрезвычайного положения в Баку принято в последний момент – объявлено оно было только 20 числа, когда трупами были уже усеяны улицы и площади города. Во всяком случае за день до этого, выступая по республиканскому телевидению ответственные работники ЦК КПСС и ЦК Азербайджана заверяли жителей, что такого решения нет, это не более чем слухи…

 И еще. К 19 января ни о каких беспорядках и погромах в Баку уже не было и речи. А потому любые объяснения, не говоря уже об оправданиях, абсурдны. Это, похоже, начинают понимать и военные, и представители Центра. Тем не менее – надо же что-то говорить.

 И вот на состоявшейся вчера с журналистами в ЦК прозвучало совершенно нелепое утверждение одного из генералов, что при вступлении в Баку, в районе Волчьих ворот, огонь (встречный огонь) был большим…чем при взятии Берлина! Стоило мне вернуться с указанной встречи в ЦК, как, включив радио, я услышал репортаж о бедствиях армянских беженцев и тут же рассказ жены военнослужащего из Баку, вывезенной во время этих событий. В рассказе напуганной женщины содержались жуткие картины ночного боя, поданые так, будто азербайджанские боевики ворвались куда-нибудь в Рязань, а не были атакованы регулярными советскими войсками у себя дома.

 А тем временем по-прежнему в Баку не работает телецентр, не выходят газеты. По «Маяку» звучит легкая веселая музыка тогда, когда траурное шествие в миллион человек несло десятки гробов в нагорную часть города, чтобы захоронить их. Тем временем на заседании Политбюро обсуждают всевозможные вопросы и одобряются встречи официальных лиц в третьестепенных странах, и – ни слова о Баку!

Во время встречи в ЦК я сказал руководителя из Москвы – Гиренко и Примакову прямо и конкретно то, что  думаю, а именно. Политический кризис в Азербайджане можно ликвидировать только:

 а) откровенным и честным признанием трагической ошибки руководства страны введением войск в Баку;

 б) немедленной и принципиальной политической оценкой и самыми жесткими мерами по отношению к тем, кто стоял у начала этого страшного межнационального конфликта;

 в) практическими и деловым сотрудничеством властей со здоровыми силами народного фронта с тем, чтобы совместно взять контроль над ситуацией, возглавить процесс стабилизации и нормализации жизни в республике.

 Помню, как я писал этот текст - ночью, лежа на письменном столе у себя в агентстве – домой идти было поздно: комендантский час. Сон не шел, к тому же по полу перебегали крысы (у РИА не было денег не то что на ремонт помещения - на аренду), усиливая общее впечатления глубокого ужаса и мерзости случившегося. Я писал, заложив в «Эрику» тонкую папиросную бумагу, чтобы вышло больше копий, чтобы раздать их - кому придется.

 На следующий день копии я разослал, но, судя по всему, ничто не дошло – почта перлюстрировалась!

 Передать даже факс было трудно из-за помех в радио- телефонной связи. Единственно, что я смог, так это отправил материалы по телетайпу - благо, было куда: приехавшие накануне ребята из «Московских новостей», оставили мне список иностранных корреспондентов, аккредитованных в Москве. Телетайп почему-то не отключили, как и линию правительственной связи. Накануне весь день я просидел здесь, в отделении, передавая информацию о событиях и жертвах – в том числе об убийстве врачей скорой помощи, вывозивших раненных и т.д.

Ну, а то, что я послал текст также и Рамизу Абуталыбову естественно. Этот мой соотечественник, представителя СССР в ЮНЕСКО, еще в советское время смог, хотя был официальным лицом за границей, работу которых строго контролировали, отыскать следы бывших лидеров Азербайджанской Демократической Республики, оказавшихся в эмиграции (а ведь все они считались антисоветчиками, члены партии «Мусават» были сосланы на Соловки!). Более того. Он собрал и даже смог вывезти в Баку (при содействии, правда, Гейдара Алиева) ценнейшие архивы, письма и документы того времени. Точно так же, как я узнал потом, он откликнулся и на бакинские события. Мое письмо он не получил, я даже не спрашивал его об этом – если получил бы, сказал. Но зато он организовал выступление по французскому телевидению Рустама Ибрагимбекова, писателя Сейрана Сахавата, представлявшего одно из первых на постсоветском пространстве общественных объединений – ассоциацию «Азербайджан» (в ней состоял и Гарри Каспаров), сделал многое другое, чтобы довести до мира информацию о событиях в Баку.

Москва.

Агаеву Новрузу

15.12.91

 Здравствуй, сына!

А у нас снесли памятник Ленину – вслед за памятником Кирову. Произошло это ночью, ходил смотреть (благо недалеко от дома). Представь, еле оторвали вождя мирового пролетариата от пьедестала, так стоял крепко. Так что не возвышается теперь уже над Баку, с нагорной части, видный с любой точки города памятник Миронычу с широкой распростертой рукой, и Ленин перед Домом правительства не делает указующего жеста от «ворот на Восток» в сторону юга. Над опустевшим пьедесталом развевается теперь трехцветный флаг республики…По идее так и должно быть, но – поставили бы новый памятник, ведь есть же, остался пьедестал. Памятник, скажем, основоположнику Азербайджанской Демократической Республики М.Э. Расулзаде, это было бы и политически оправдано и архитектурно грамотно. А так…Просто флаг на голом пьедестале – как-то странно…

О Мансуре. Твой брат кажется, постепенно приходит в себя от той депрессии, в которую впал, увы, и по моей вине. Хотя как мог я мог знать в то январское утро, что то, что мы увидим, так страшно! Знал бы - ни за что не взял его с собой, как он меня об этом не просил!

 Не хотел тебе об этом тебе писать – сейчас пишу.

 Обнимаю, отец.

Поясню. Тогда ранним утром после ночных событий я позвонил нашему фотокорру Диме Калинину, он заехал за мной и мы направились в сторону Тбилисского проспекта, откуда ночью больше всего стреляли, даже трассирующими – наверное, в острастку. Как ни странно, проехали мы свободно, никто нас не остановил, хотя город был полон военной техники и солдат  - блокпосты на дорогах не успели еще расставить; помимо солдат мы увидели, к слову, и немолодых, небритых людей в телогрейках – добровольцев из Северного Кавказа, их потом быстро убрали. На перегороженный танками кордон мы наткнулись уже на Тбилисском: «Куда?». Мы показали удостоверения РИА, после чего оказались в походной палатке, разбитой прямо посреди дороги. «Вы из Москвы или местные?» - коротко бросил мне одиноко сидевший на стуле подполковник. При чем здесь это, стал я объяснить, мол, мы журналисты из союзного агентства, хотим вот посмотреть…«Отведи их до Сальянских», - не дослушав, приказал подполковник автоматчику, стоявшему рядом. И вот мы идем, прижимаясь к стенам домов; откуда-то с крыш слышны хлопки выстрелов, имитирующих, как потом оказалось, «местное сопротивление» армии. На наших глазах люди молча несли трупы погибших, их было много. Но вот какой-то подросток вдруг на моих глазах отчаянно бросился через улицу с камнем в руке на автоматчиков, я еле успел его перехватить, оттащить в сторону…Дошли до входа в Сальянские казармы, общевойскового училища. Поднялись по железной лесенке в стеклянную будку у входа, я открыл дверь и с порога услышал: «Стоять!». Как сейчас помню этого капитана – кажется, это был капитан с красными обезумевшими глазами – от бессонной ночи, водки, крови. Я достал удостоверение и шагнул было, чтобы его показать. «Стоять! – раздался снова крик. – По полу!». Я пустил удостоверение по полу – капитан брезгливо поднял это еще удостоверение заведующего Азербайджанским отделением уважаемого союзного агентства, и тут же (очевидно, прочтя мою фамилию) пинком швырнул его обратно: «Вон! Вон, пока я не передумал!» - и его рука потянулась к кобуре…

 Как мы возвращались уже не помню – сопровождавший нас автоматчик исчез, мы двигались наобум…Хлопки выстрелов, молчаливые люди, родственники, несут трупы…Дима захотел было это снять, но тут же опустил камеру – так на него непонимающе посмотрели! А неподалеку другой бакинский корреспондент снимал солдат, танки и офицер, оказавшийся рядом, поднял было на него руку с пистолетом. «Что вы делаете, это же корреспондент ТАСС!» - воскликнул Дима. Офицер нехотя опустил пистолет…

 Ощущение немого фильма в замедленной съемке - в мертвой тишине идут один за другим идут страшные кадры, и им нет конца…

 Ну, скажи, Новруз, как при виде всего этого, после этого не сломиться человеку столь тонкой нервной организации, как твой брат? Тут и человек покрепче не выдержал бы, я сам впал на какое-то время в депрессию. Я сам ходил сам не свой…

Идея без силы, сила без идеи- вот что такое партия и армия в СССР(Заметки пленника)

Так думаю я, заложник идеи и пленник воли в оккупированном Баку. В тюрьме, как известно, хорошо думается.

Коммунистическая идея сильнее оружия – так, очевидно, думал мой отец, вступая в партию в 1920 году. Через два года после того, как у него, красного аскера, поставленного охранять один из заводов в «черном городе», при возвращении домов дашнаки отняли берданку, после чего его отругал красный командир и посадил на гауптвахту за утерю оружия. А потом, после того, как пала Бакинская коммуна и после того, как Красная армия вернулась вновь, положив конец Азербайджанской Демократической Республике, и в Азербайджане окончательно установилась советская власть – власть народа, как ему объясняли, отец и вступил в партию.

Идея сильнее оружия, внушали ему и он верил. Верил вплоть до последнего времени, в свои 90![1]. Вот только я никак не пойму, почему вступив в партию, отец тут же опять оказался с ружьем: в так называемом «отряде особого назначения» XI Армии, куда его, как знающего азербайджанский язык, призвали, и почему и идея советской власти и на этот раз устанавливается с помощью армии?!

Первый раз это было в 1918-ом, когда Шаумян прибег к помощи армянского полка, возвращавшегося с фронтов первой мировой войны и застрявшего, поскольку поезда не ходили, в Баку. Тогда-то дашнаки и отняли у отца его берданку. Второй раз, когда в Баку вошла XI Красной Армии. Третий раз - сейчас, в январе 1990-го. Когда вместо юбилейных торжеств – в этом году мы должны были отмечать…70-летии советской власти! – регулярные части нашей советской армии взяли Баку как какой-нибудь Берлин! Идея диктатуры пролетариата – переплавки людей и народов методом порошковой металлургии и разливка в заранее заготовленные формы, в самой этой идее заложено насилие. Заложена армия.

Вот почему три раза в моем Баку советская власть приходила не сама по себе, как идея, а въезжала на лафетах орудий и бронепоездов. Впрочем, последний раз, то есть сейчас, армия вторглась в Баку уже без идеи. Идея полностью дискредитировала себя, умерла. Но армия (инерция, что ли?) вновь пролила кровь. Американской армии в Панаме нужен был Норьега. Что нужно было советской армии в Баку? Этого не знает никто – не знает сам Горбачев. Мой отец состоит в партии семьдесят лет (я этим даже гордился!), я сам вступил в партию в 1970-ом, когда отмечалось 100-летие со дня рождения В.И.Ленина. Правда, я сфотографировался для партийного билета почему-то с бородой, хотя бороды никогда - ни до, ни после этого - не носил, отчего вручая мне билет первый секретарь райкома партии не без удивления посмотрел на меня и на фото, но ничего не сказал (может, подумал – это я сделал «под Ленина»!). Но за двадцать лет пребывания в партии я ни разу не выступил на партийном собрании. Не было потребности. Да и что было мне говорить?

Лишившись права быть самими собой, мы стали чужими. Чужими при внешнем сходстве. Чужими друг другу и чужими самим себе.

Скажите, кто я, родившийся в Казахстане (мой отец, азербайджанец, и мать украинка встретились на пути создания колхозов в казахстанских степях – где колхозы, а где эти степи!), получивший европейское имя и азербайджанскую фамилию с русским окончанием, живший в России и Молдавии, получивший образование на русском и уже в зрелые годы собственными силами изучивший азербайджанский. Ни рабочий и ни крестьянин (соц.происхождение отца и матери), но и не интеллигент в строгом смысле этого слова.

 Кто мы такие?

Дети порошковой металлургии, сотворенные в тиглях советской идеи и разлитые по формам советского образа жизни (что это такое мы не смогли объяснить ни миру, ни даже себе самим). И вот сейчас жизнь дает нам, может, последний шанс. Нам и в том числе –мне. Шанс стать ПОЛНОЦЕННЫМ. Так неужели армия и теперь убьет эту возможность? Неужели мы позволим, чтобы это произошло вновь? Чтобы идея без силы внедрялась силой без идеи!

Это было написано в январе 1990-го и послано мной в АПН и в «Бакинский рабочий», но не опубликовано ни в Москве, ни тем более в Баку, где свирепствовала военная цензура. Более того – автор материала звонком по телефону правительственной связи из ЦК в Азербайджанское отделение АПН, которое я тогда возглавлял, был предупрежден, что занятая им позиция «националистична» и «несовместима с пребыванием в партии и  на ответственной журналисткой работе». Впрочем, за последнее время - мне неоднократно приходилось попадать в ситуации, когда жизнь ставила меня перед выбором.

Через некоторое время я подал заявление и ушел из агентства (оно называлось уже РИА «Новости») по собственному желанию.