Исповедь матери оппозиционной блогерши

Мира Гасанова

Естественны и рождение, и смерть. Как бы банально это не звучало, каждый миг приближает нас к небытию. Однако с этой аксиомой смириться очень трудно. Особенно, когда она касается детей наших. Вот это точно  - неестественно.  Бесспорно, самая большая трагедия – смерть ребенка, тем более, если она неожиданна, и ничто ее не предвещало. Неправильно,  когда юная, красивая, полная жизни девушка в одночасье покидает этот мир, причем без всяких на то видимых причин. Хотя, ничего в этой жизни просто так не бывает. Все закономерно, если даже мы не знаем или не понимаем сих законов. Не нашего ума дела. Но пытливый ум человеческий все равно пытается докопаться до истины.

Вот и я пока читала статью, распространенную после смерти девушки с прекрасным именем Нилуфер, и якобы вышедшую из-под ее пера, удивлялась – как родились в голове у столь молодой девушки такие четкие характеристики общественно-политических процессов и личностей, участвующих в них. Каков анализ! Не каждый умудренный жизненным опытом старец, и даже политик, мог столь глубоко вникнуть в суть процессов и раскрыть их причинно-следственные связи.

Не поверила я. Хотя  рождаются иной раз гениальные дети даже в обычных семьях, и даже в провинции. Вспомним Ломоносова. Но, говорят, там гены Петра сыграли роль. Подумала о молодой Дашковой, но ведь у нее среда и образование были другими.

А самый главный вопрос был в другом – неужели все настолько плохо в "датском королевстве", что одни только мысли и статейки уже доводят нашу молодежь до суицида?  

Вопросов было много, и чтобы получить на них ответ, я отправилась за 300 км от Баку -  в Мингячевир.

Почему-то мне казалось, что найти место проживания  и, увы,  уже смерти девушки, будет достаточно легко. Ведь случай-то из ряда вон, и город небольшой. Наверняка все в курсе, и вообще, в связи с распространенной информацией о причине суицида, народ волнуется, обсуждает, сопереживает.

К удивлению, все мои расспросы не дали результатов – ни таксисты, ни молодежь, ни досужие  граждане на площади не были в курсе и даже не слышали об этом событии. Тут пришла в голову мысль - проехать к институту, студенткой которого была девушка. К сожалению, день выдался праздничный, и 9 мая Политехнический институт, где училась Нилуфер, не работал, и поговорить со сверстниками девушки не удалось. Но мне повезло, сторож соседнего здания подсказал адрес, и я направилась с дрожью в коленях к месту происшествия.

Во дворе 9-этажного дома в центре города устанавливают палатку, рабочие не знают, в честь кого она устанавливается, и в каком блоке жила покойная.  Расспрашиваю соседей и поднимаюсь на 6-й этаж. Дверь, как принято у нас, не заперта. Накинув на голову черную шаль, захожу в квартиру. Из коридора видна комната, где на ковре сидят женщины, и тихо шепчутся.

Поздоровавшись, и промолвив «Аллах рехмет элясин», вхожу по приглашению внутрь, сажусь в углу и окунаюсь в море глубокой печали и огромной трагедии. В другом углу комнаты вся в черном и с повязкой на голове сидит моложавая женщина и тихо, почти шепотом, переговаривается с соседкой. Стараюсь прислушаться и с трудом улавливаю  обрывки разговора. Это мать погибшей девушки, которая  сокрушается о случившемся и рассказывает о последнем дне жизни любимого ребенка. Пытаюсь из услышанных фраз понять причину произошедшего, однако, кажется, мать сама в неведении. Остальные присутствующие перекидываются иногда ничего не значащими фразами, что не позволяет мне оценить случившееся.

Нельзя описать то горе, которое входит в дом с утратой ребенка. Не могу даже понять своих чувств. Не дай бог никому пережить  такое. Меня обуревают двоякие чувства: ведь я приехала в качестве  журналиста, чтобы ознакомиться с ситуацией на месте и сделать личные выводы о причинах  произошедшей трагедии, в то же время – в семье  огромное горе,  а я  имею намерение или расспросить родных, или же  сформулировать мнение  на основе наблюдений. Но ведь жизнь  семьи с уходом девушки не остановилась, она  продолжается и  в связи со случившимся  ожидается множество расспросов со стороны уже  начавшегося  следствия.

Спустя полчаса   мать девущки родные зазывают в другую комнату, и я выхожу вслед, чтобы поговорить с ней наедине. Жду, когда она освободится. Уже все присутствующие обращают на меня внимание, расспрашивают друг друга, кто же эта женщина. Волнуюсь. Не знаю, как начну разговор. Что скажу убитой горем матери. Подхожу к дверям комнаты, куда она вошла и, извинившись, прошу разрешения поговорить. Обнимаю женщину, говорю какие-то слова утешения и, кажется, моя растерянность уже вызывает у нее недоумение.  

Спрашивает, кто я и откуда? Ведь за эти дни к ней наверняка приходило немало людей из соответствующих органов, которые ведут  расследование. Пытаюсь ее успокоить, объясняю цель своего визита, желание разобраться и помочь. Первые слова женщины, позже  она назвала свое имя – Гюльнар, были:

«Я не знаю, кто пытался очернить моего ребенка. Она не писала этой статьи. Она не могла. Это не тот ребенок. Она никогда не интересовалась политикой. Она была еще ребенком, «шылтаг гыз», веселая, задорная, капризная, любимая всеми, которой потакали родные, близкие, соседи. И она души не чаяла в  них». 

Я тут же пытаюсь объяснить ей, тоже сомневаюсь, что статья написана столь юной девушкой, по этой причине и нахожусь здесь. Пытаюсь наладить контакт, и кажется, это мне удается, поскольку Гюльнар, несмотря на то, что не образованна – работает санитаркой в больнице - человек высокой внутренней культуры, добрая и ласковая мать, и постигшее ее горе, как ни странно, не вызвало из глубин души самые неприглядные ее стороны. И ее печаль, и горе, и трагедия облечены в удивительно спокойную форму.  Она страдает с достоинством, присущим разве что истинно интеллигентным людям. Речь спокойная, тихая, не эмоциональная, в то же время – она не в ступоре, четко и ясно мыслит, рассказывает о своей любимице конкретные вещи, пытается вместе со мной постичь причины и мотивацию поступка своей дочери.

Выясняется, что девочка росла в небогатой семье, отец был в последние годы в России на заработках, семья долгие годы нуждалась, ютилась в однокомнатной квартире, год назад продав ее и другую, купленную им родными, перешли в удобную трехкомнатную квартиру в 9-этажке в центре города. Девочка сама выбирала обои, коврик, занавеси, обстановку в свою комнату. Получилось очень красиво, все в сиренево-фиолетовых тонах, стильно и комфортно.

Родители  и  младший брат души не чаяли в девушке, и потому все самое лучшее и в первую очередь доставалось ей. Она была счастлива в удобных личных покоях, где стоит телевизор и компьютер (следователи изъяли компьютер с связи со следственными мероприятиями), и даже огромный пушистый мишка и целый ящик чипсов. Девочка была по-детски беспечна, родители потакали ей во всем, мать в меру возможностей выполняла ее любые прихоти.

При поступлении в ВУЗ она не дотянула даже до 300-х баллов, попала в политехнический, но мечтала стать журналистом и просила родителей помочь получить перевод на факультет журналистики. Технические предметы и точные науки оказались для нее сложными, и даже в прошлом году, на 2-м курсе, имела «хвост».  В последнее время девочка часто жаловалась на беспокойство, головные боли, в последнее время сдавали нервы.

Обследование у невропатолога не выявило ничего серьезного, ей были выписаны успокаивающие  средства, которые лежали  стопкой на письменном столе в комнате у девушки.

Еще Нилуфер настоятельно просила маму продать квартиру и переехать в Баку, объясняя это желанием окунуться в настоящую студенческую жизнь. «Мама, я хочу стать журналистом. Можно, я буду учиться на журналиста? Ты разрешишь мне продолжить образование?  Выдержишь еще один ВУЗ? Не заставишь меня замуж выходить?». Мать же во всем соглашалась со своим ребенком и отвечала «живи хоть до 40 лет».

В последний же день ее жизни вечером она, мать, брат, и кузен гуляли в парке, проложенном вдоль Куры,  немножко посидели в кафе, ели мороженое, развлекались допоздна. Вернулись домой около полуночи. Настроение у всех было хорошее, ничего не предвещало беды, даже обычного беспокойства у девушки не было. Придя домой, девочка не ушла к себе в комнату, а прикорнула у мамы под боком. Долго разговаривали, обсуждая проведенный вместе вечер, и даже мать предложила на неделю взять больничный и побыть дома с детьми, и ей предложила не ходить в институт.

Нагулявшаяся и наболтавшаяся с матерью и братом Нилуфер заснула в постели у матери, крепко обняв ее. Сон был спокойный, утром  же, проснувшись около 10 часов, спросила у матери, почему та ее не разбудила вовремя.  Гюльнар напомнила ей о вчерашнем разговоре, о «каникулах», которые они собрались устроить. Девочка прошла к себе в комнату переодеться, а мама стала готовить завтрак. Через минут 10-15 Гюльнар вошла в комнату к дочери, где ее не оказалось, она пошла искать Нилуфер во всей квартире, однако дочери нигде не было. Когда  Гюльнар вновь вошла в комнату девочки, обратила внимание на открытое окно, выглянув в которое, увидела страшное…

Вот и все. Ничего другого Гюльнар добавить не могла. От себя же скажу, что достижения научного прогресса очень часто служат дъяволу. В последние годы участились случаи самоубийств среди детей и молодежи во всем мире, которые собираются в интернет-сообщества по интересам.

Однако в Азербайджане, кажется, такая кибер-атака на сознание происходит впервые. Однозначно, статью, которая, возможно, и стала причиной суицида девушки, ей подкинули, а последующие события не мог спрогнозировать уже никто. Нестойкая нервная система девушки не выдержала, и, похоже, под давлением обстоятельств, которые будут выявлены следствием,  юная девушка ушла из жизни.