Haqqin.az раскрывает тайну расстрела команды Муталибова наше расследование. Часть 1

Ровшан Кафаров, специально для haqqin.az

Отлет

Позднее выяснится, они были – предзнаменования беды. В то утро впервые, провожая мужа в дорогу, жена Вели Мамедова не пролила ему вслед воду на удачу. Сын Исмета Гаибова, накануне говоривший с отцом по телефону, вспоминал, что после того разговора его не оставляло тяжёлое предчувствие. Публицист Надежда Исмайлова, друг семейств и В.Мамедова и И.Гаибова, предпринявшая собственное журналистское расследование обстоятельств гибели «борта 72», писала о некой женщине, повстречавшейся генпрокурору перед самым его отбытием в Агдам и настойчиво убеждавшая его отказаться от этой поездки. В свою очередь, супруге Магомеда Асадова в ночь на злосчастное 20-е приснился сон, будто из электрических розеток их квартиры исходит гноисто-жёлтый дым, а посреди гостиной висит похожее на гроб облако...

генпрокурор Исмет Гаибов

Последние записи в дневнике госсекретаря Азербайджанской Республики, академика Тофика Исмайлова: «...Надо вывести людей. Опасная зона – Мартуни. Есть опасения, что наши уйдут сами. Ходжавенд. Гарадаг («Г(К)арадаглы»? – Р.К.)» (12.11.91); «Ходжавенд – люди выходят. Нарвин – 8 домов (подчеркнуто. – Р.К.) сожгли. Вечером будут жечь!! 150 чв («человек»? – Р.К.)»; «...Ожидается нападение на Ходжалы, Ходжавенд, Карадаглы и др. п. («пункты» (?) – Р.К.) Джебраильского района. Военные – впереди! Срочно – делают военные! Баранников (...) Поставить солдат! Сегодня! Поставить по роте! В наших селах нет солдат (подчеркнуто. – Р.К.)!!» (16.11.91).

Всё. На этом дневник обрывается.

госсекретарь Тофик Исмайлов

Они уговорились, что скажут домашним, будто едут в Евлах, – чтобы те не беспокоились. Прилетели же в Агдам. Ситуация в Карабахе с каждым днём всё более накалялась. Необходимо было при­нятие самых решительных оперативных мер. На месте. Накануне Аяз Муталибов горячо отго­варивал госсекретаря от выезда в НКАО. Но тот был непреклонен. И – отбыл в Карабах, вместе со своими товарищами-коллегами…

В актовом зале агдамского исполкома собралось экстренное совещание с участием руководителей местных, военных и гражданских властей. Внезапно сюда ворвалась группа беженок из Ходжавенда (азербайджанского села в Агджабединском районе), причитавших и рвавших на себе волосы. «Вы – не мужчины! – гневно пыхали они в лица заседавших. – Армяне жгут наши дома, а вы себе услаждаетесь в тёплых кабинетах!».

Все они были настоящие мужчины, и все отправились в Ходжавенд. В сердцах Тофик Исмайлов́́́ вбежал в комнату, примыкавшую к актовому залу, где особняком обсуждали что-то военные, и потребовал, чтобы и те приняли участие в походе. Поднялись: начальник УВД НКАО Владимир Ковалев, начальник управления по НКАО МНБ Азербайджана Сергей Иванов, комендант района Чрезвычайного положения (НКАО) Николай Жинкин. Последний срочно распорядился, чтобы к месту выезда делегации направлено было 5 бронетранспортеров.

Среди тех, кому, согласно должностному их статусу, полагалось бы к делегации примкнуть, были участники этого же совещания, зампредседателя Верховного Совета республики Тамерлан Караев, министр обороны Азербайджана В.Баршатлы, а кроме того, заместитель Жинкина полковниќ А.Полозов и член группы наблюдателей от Минобороны СССР подполковник С.Потапов. Первые двое отговорились будто бы занятостью текущими делами, двое последних, как позднее с их слов сообщили СМИ, не сели в вертолёт вследствие его, вертолёта, перегруженности.

вице-спикер Тамерлан Караев

(Чуть позднее названные последними оба лица прибавили к прежним своим показаниям, что от поездки отговорил их лично Магомед Асадов.)

Осуществить поход изначально предполагалось на более новом и вместительном «борте 69». Имевший, в отличие от сугубо транспортного «72»-го, боевое оснащение – две стационарные огневые точки (блистеры), – он и был заблаговременно приготовлен к рейсу. Однако вследствие какой-то оказии в итоге погрузились все на видавшую виды комендантскую «вертушку».

В небе над Агдамом в это время кружила другая, очень похожая на «борт 72», винтокрылая машина...

Тумана не было, был еще один вертолет

Вначале муссировалась версия о тумане. Дескать, имели место сложные метеоусловия, «72»-й не был оснащён аппаратурой, обеспечивающей полёт при плохой видимости, и налетел на гору. Однако «деза» эта, за которую с воодушевлением ухватились «радетели демократии» и «защитники армянского народа» (понятия почему-то синонимические в советском политическом словаре времён «перестройки») вроде Г.Старовойтовой, вскорости категорически была опровергнута. Сами центрально-союзные военные, расследовавшие по горячим следам обстоятельства трагедии, подтвердили факт, что видимость в тот день была вполне удовлетвори­тельная (по одним данным – от 4 до 8, по другим – до 20 км). Кроме того – оборудование для полётов в условиях плохой видимости на вертолёте, оказывается, имелось. Наконец, никаких гор в месте крушения Ми-8 нет, лишь невысокие холмы.

Удивительно (впрочем – удивительно ли?) что «дезу» эту, что называется, «запустили» отнюдь не наши враги с их пособниками – нашими недоброжелателями. «Запустили» её свои – тогдашний министр ВД республики Тофик Керимов (близкий родственник Тамерлана Караева), принявший на веру соответствующую информацию из степанакертского УВД, и с его подачи - Азеринформ. Уже со ссылкой на них как на официальный источник, заведомая эта ложь была растиражирована откровенно проармянской центрально-союзной прессой.

Что знаем мы об обстоятельствах гибели «72»-го?

Пролистаем газеты того времени.

«...По свидетельствам жителей Каракенда (армянское село, вблизи которого произошло крушение. – Р.К.), вертолёт летел на низкой высоте и в тумане врезался в холм» (ТАСС).

«...по показаниям свидетелей, вертолёт начал разваливаться на куски ещё будучи в воздухе» (из интервью с председателем госкомиссии по расследованию обстоятельств гибели «борта 72» Тамерланом Караевым).

«…раздались выстрелы, после которых вертолёт как-то странно загудел, стал падать вниз и, ударившись о землю, взорвался» (из показаний жителя села Мерзили Агдамского района Ш.Бабаева).

«…подбитому вертолёту удалось сесть на землю» (из показаний другого местного жителя – Э.Сарыева).

(Здесь и далее выделения в текстах-цитатах произведены мной.)

Не правда ли, как в знаменитом рассказе Акутагавы «В чаще»? Все показания взаимно исключают друг друга.

Также мы знаем, что тотчас после крушения к его месту устремилась автомашина (по одной версии – легковая, по другой – грузовая, по третьей – не одна, а целых две: и грузовая, и легковая) не то зелёного (Сарыев), не то белого (Бабаев) цвета, и что вскоре по её прибытии туда окрестность огласилась беспорядочной стрельбой. Последнее подтверждают все свидетели.

И ещё одна деталь, общая в свидетельских показаниях, опубликованных как в центрально-союзной, так и в республиканской прессе: над местом падения «72»-го некоторое время висел ещё какой-то вертолёт.

Загадка остановившегося времени

Примерно в восемь вечера 20 ноября 1991 года все каналы республиканского TВ разом вдруг прервали свои программы и стали передавать печальную музыку. По Баку давно ходил слух о тяжёлой болезни председателя республиканского парламента Эльмиры Кафаровой, и характерную пертурбацию в телеэфире многие расценили как знак ухода спикера из жизни. Лишь по прошествии томительного получаса весь Азербайджан, и в том числе бо́льшинство семейств погибших в этот день на «борту 72», узнали о произошедшей Каракендской трагедии.

пресс-секретарь президента Осман Мирзоев и госсоветник Магомед Асадов

Одна из многочисленных её загадок: до сих пор мы не знаем достоверно, сколько времени продлился роковой поход. По одним данным – до 10 минут, по другим – до часа. Иначе говоря, так и остаётся непрояснённым, сбит ли был «72»-й чуть ли не сразу после вылета из Агдама или, как утверждают некоторые, на обратном пути. Часы на приборном щитке «борта» остановились на двадцатых минутах 3-го. Примерно тогда же наблюдали его падение очевидцы. Но ВО СКОЛЬКО отправился он в последний свой рейс? Вроде бы тут заведомо не должно быть никакой тайны. И однако...

Им предлагали перекусить перед дорогой, но они отказались. Поездка не предусматривалась как продолжительная, решено было отобедать по возвращении. Их ждали. Еда остывала на столе. Стали тревожиться. Наконец, было объявлено, что связь с вертолётом оборвалась, и по данным СМИ, спустя примерно ДВА ЧАСА военные прибыли на место катастрофы и оцепили его.

Стоп! Известно, что в комендатуру района чрезвычайного положения (Степанакерт/Ханкенди) донесение о крушении вертолёта поступило в 16.00, при том, что степанакертское радио с этой же информацией выступило уже в 15.30, ереванское – в те же 16.00, а московское – в 16.30!

Заметим кстати, что в районе тех же 16 часов извещена была о трагедии – и именно из МВД республики! – супруга М.Асадова Мелека-ханум. При этом лишь спустя целых три часа о том же узнали сын Исмета Гаибова Исмаил – от осведомлённого из названного же источника водителя служебного автомобиля отца – и всё высшее руководство республиканской прокуратуры (во время проходившего в банкетном зале «Гюлистан» ужина в честь прибывшего с визитом в Баку генпрокурора Ирана).

Весьма важное свидетельство одного из членов Оргкомитета по НКАО, лояльного к нам Александра Шашгиахметова:

«В это время (около 4-х дня. – Р.К.) поступило сообщение о том, что жители села Каракенд видели, как вертолёт стал уходить вниз, и чуть позже слышали взрыв. Мы сразу же организовали по тревоге поисковые группы. Эти группы вышли из Мартуни и Агдама во главе с Кушнариком. Полковник Ефремов, зам.коменданта по тылу, который оказался в комендатуре (т.е. в Степанакерте. – Р.К.) в тот момент поднял два бронетранспортёра и тоже выехал к месту катастрофы. К тому моменту в Карадаглы ситуация была взята под контроль, и оттуда тоже выехала боевая группа…»

От Агдама до Каракенда около 30 км, которые – какая бы ни была видимость: дневная ли, ночная ли – покрываются на БТРе менее чем за ЧАС. Почти на столько же отстоит от Каракенда Степанакерт (Ханкенди). Что же до Мартуни (армянское название города Ходжавенда, центра одноименного района) и Карадаглы, то их от означенного Каракенда отделяет и вовсе расстояние, едва ли не вдвое меньшее оговоренного выше. Законным тогда делается вопрос: а о каких, собственно, ДВУХ ЧАСАХ вообще пристало здесь вести речь?! И, в любом случае, ОТ КАКОГО КОНКРЕТНО ВРЕМЕНИ ИЗНАЧАЛЬНО БЫЛИ ОНИ ИСЧИСЛЯЕМЫ?!

журналист Чингиз Мустафаев

Обратимся теперь к видеозапи­си, сделанной Чингизом Мустафаевым на утро следующего дня. Итак, опрошенные им два солдата из оцепления показали: первый – что со­общение о катастрофе поступило в агдамский гарнизон не раньше 6 вечера, второй – что к окрестностям Каракенда продвигались они – военные… при ясной луне. Но только ведь – ещё раз напомним – о катастрофе официально стало известно отнюдь не в шесть, но около четырёх пополудни, а значит, прибыть к Каракенду означенным военным надлежало бы ещё засветло, никак не позднее пяти (в горах, да ещё глубокой осенью, темнеет рано) вечера! Или даже ещё и того ранее, отряди заместитель Жинкина, полковник В.Кушнарик, как это и было велено ему начальником, те самые, упомянутые нами ранее 5 бронетранспортёров!

Вывод в связи со всем сказанным однозначен: место катастрофы блокировано было ЗНАЧИТЕЛЬНО, ЗНАЧИТЕЛЬНО позднее, нежели то публично было оглашено и нежели, согласно здравому смыслу, то реально должно было иметь место.

Странно всё это, очень, очень странно.

Странно тем более, что никаких проволо́чек с установлением и времени и места падения «72»-го с самого начала и вообще возникнуть не могло и в службе командования полётами это должно было быть абсолютно точно известно немедленно же по совершении катастрофы! Именно так, поскольку момент гибели «72»-го впрямую наблюдал другой вертолёт, вне сомнений, того же ведомства, что и упавший, – на ту пору СССР ещё не был «бывшим» и весь воздушный транспорт на его территории управлялся и контролировался единым – будь то гражданская или военная авиация – начальством!

Темное дело – «Черный ящик»

Вновь обратимся к материалам отечественной прессы тех дней.

Итак, наутро после катастрофы официальные наши лица наконец-то прибыли на место крушения, где с лихорадочной активностью уже елозили вовсю их мрачные, насмерть перепуганные армянские коллеги из Степанакерта. Завладев здесь «чёрным ящиком», указанные лица отправились затем вместе с ним в Гянджу, чтобы там рьяно его отстаивать от посягательств центрально-союзных военных, выказавших вдруг настойчивое желание заполучить «ящик» себе ...

Позднее Тамерлан Караев сподобится восторженных похвал от одних и язвительной хулы от других за свой «гянджинский анабазис». Хвалили субспикера за решительность, с какой он якобы отбивался от осаждавших его высоких военных чинов из Москвы. Ругали за то, что в конце концов под оказаным на него давлением он все-таки сломался. При этом, однако, и хулителей Караева, и его славос­ловов отчего-то равно не озадачил достаточно очевидный даже для малоискушённого ума резон. А именно! Достойны удивления отнюдь и вовсе не стойкость или же, напротив, недостаточная твёрдость, будто бы проявленные тогда Т.Караевым. Достоин удивления самый тот факт, что означенный «ящик» вообще оказался у него в руках, принимая во внимание время, когда «наши люди» появились-таки на месте катастрофы (напомним: утро следующего дня) и, кстати сказать, то обстоятельство, что сам Караев своим присутствием так-таки его и не почтил!

Попробуем, однако, взаимно сообразовать, действительно, чуть ли не мистически загадочную историю с «чёрным ящиком» и укоренённую в общественном сознании версию о соучастном уничтожении «72»-го армянскими национал-экстремистами и продажными советскими (читай: русскими) спецслужбистами и военными.

Профессионалы утверждают, что для замены этого прибора на другой, «чистый», при до̀̀́́лжной сноровке достаточно нескольких минут. И это не на разбитой вдребезги машине, состояние которой много упрощает злоумышленнику его задачу, но на вполне целой.

Кроме того, будь военные столь махрово коварны, какими мы их, имея все для этого основания, себе мнили, что стоило им, не мешкая, сразу как только он им достался, и вовсе убрать «ящик» подальше от посторонних глаз, «эвакуировав» его по своим, военным, каналам, как обычно, при полном игнорировании республиканского нашего начальства? Зачем, спрашивается, отдавать в чужие руки, чтобы после трудиться вернуть себе то, что с самого начала и так пребывало в безраздельном твоём владении? Этакую бестолковость у супостатов-военных впору объяснить разве только феноменом единовременного коллективного помрачения рассудка.

черный ящик

Какими-то мальчиками-дурачками в свете всё того же предстают и снискавшие себе славу отъявленных бестий армяне. Надо же, и вертолёт исхитрились подбить, и над жертвами своими всласть поглумились, и всё бывшее при тех мало-мальски ценное к рукам прибрали, а вот главного – потенциально, по крайней мере, – свидетеля совершённого ими преступления, нате вам, оставили на месте в полной неприкосновенности!

Далее. «Ящик» – или, нормативно, бортовой регистратор (БР), – уверяли и по сию пору продолжают нас уверять, основательно повредился и «реанимировать» его возможно было единственно лишь на имевшемся в Москве специализированном стационаре. Однако довод со «стационаром», отметим, возник на повестке дня отнюдь не сразу. Прежде же того случилось замечательное своей категоричностью заявление Михаила Касаткина – начальника присланного к нам из Первопрестольной самолёта-лаборатории, предназначенного как раз для экспресс-расшифровки данных с накопителей «чёрных ящиков».

«Лента восстановлена, – изустные касаткинские слова, – и воспроизвести её будет возможно». Компетентное мнение, компетентно же подтверждённое нашим представителем, следователем Рашаилом Алиевым: «“Чёрный ящик” находится у нас. И я убеждён, что в ближайшее время мы представим нашему народу подробную информацию».

Выходит, не шибко-то и покалечен был бедолага-регистратор!

«Нас обстреливают», – огласил бакинский журналист Фамиль Исмайлов первооткровение оживлённого авиа-лаборантами «ящика». Что сверх этого имел тот поведать миру – неизвестно. То, что упал вертолёт в результате именно его обстрела, а не по причинам чисто техническим, уже и так ни для кого не было секретом. Зато хорошо известно, с какой судорожной поспешностью «московские гости» вдруг, ни с того ни с сего, заторопились восвояси, с непоколебимой решимостью всё оставшееся от «72»-го забрать с собой.

Благо, формальное право на то у них имелось – «борт», как известно, приписан был к союзному военному ведомству. Кроме того, на проведении экспертизы в Москве – территории номинально «нейтральной», истово настаивали и армяне, за что, право же, пенять им у нас нет ни малейших объективных оснований – в точности так же на их месте действовали бы и мы, разве что только с большей застенчивостью и с заведомо меньшими шансами на успех.

Да, мы вынужденно уступили Москве, выставив, однако, непременным условием неотлучное нахождение при «ящике» штата доверенных наших наблюдателей – чтобы «больное дитя» без пригляда, как говорится, не залечили бы невзначай до смерти. Судьба горемыки известна: вместе с прочими останками «борта 72» он благополучно схоронился (ве­рится всё же, что не безвозвратно для нас) в недрах спецколумбария таинственного НИИ-13 Минобороны СССР, теперь – России. Не уберегли мы убогого сиротку!..

Только вот закавыка: был не один «ящик», было их ДВА!

(На то, что «ящиков» было именно столько, ещё в апреле 92-го указано было профессиональным авиаинженером, сыном Т.Исмайлова Гейдаром. См. газ. «Зеркало» от 5–10 апреля 1992 года.)

По неясной причине упорно замалчивавшийся или затушёвывавшийся этот факт публично признан был шесть лет назад Адылем Агаевым – бывшим замгенпрокурора республики и руководителем следствия по делу о гибели «72»-го (авторская телепередача дочери погибшего в катастрофе Османа Мирзоева – Севиндж Османгызы «Миссия мира», показанная по ANS TV 20 ноября 2010 года).

Из рук именно этого человека оба «ящика» поступили в касаткинскую летающую лабораторию и именно в его непосредственном присутствии помещены были позднее в специальный транспортировочный, должным образом опломбированный затем контейнер, в котором и доставили их в Белокаменную.

Вначале об условно первом из интересующих нас «ящиков»-самописцев.

Известно, что был он марки САРПП-12 (система автоматической регистрации параметров полёта), каковые штатно устанавливались позади носовой части фюзеляжа «вертушки» и служили для фиксации параметров работы бортовых систем и режимов полёта. В качестве носителя информации на данного типа самописцах использовалась фотоплёнка, которая в результате длительного высокотермального воздействия на прибор, и в самом деле, может полностью обуглиться. Однако тут надобно иметь в виду следующее. Технологически располагается САРПП аккурат в месте, через которое проходит линия разлома у вертолёта в случае лобового его удара о землю, вследствие чего при подобной аварии самый «ящик», обыкновенно, попросту с силой вышвыривает наружу и он уберегается от разрушительного для деликатного его нутра перегрева. Между тем, характер поврежденности «борта 72» с неоспоримостью свидетельствует именно о лобовом ударе как причине его разрушения.

Теперь об условном же «ящике» втором.

Модели МС61, располагался он в хвосте машины и осуществлял запись переговоров экипажа по внешней и внутренней связи. Представляя собой, по сути, усовершенствованный аналог аудиомагнитофона, данное устройство, в отличие от САРППа, производит запись не на целлюлоидную фотоплёнку, а на стальную проволоку, которую гипотетически сверхвысокий нагрев способен привести сугубо к оплавлению, но никак не к обугливанию. Укажем: именно от этого самописца, теоретически, могла быть получена ранее приведённая нами, вызнанная Ф.Исмайловым, «голосовая» информация.

Таким образом, реально мы имеем (точнее – имели):

«ящик»-1, «начинка» которого потенциально подвержена выгоранию, но который, как следует думать, от огня уцелел, – с полностью выгоревшей «начинкой», и

«ящик»-2, «начинка» которого потенциально подвержена оплавлению и которому, совершенно определённо, побывать в огне таки не привелось, – с «начинкой»… выкраденной.

Именно: выкраденной! Факт исчезновения важнейшего среди вещдоков – магнитной проволоки – из опечатанного контейнера, НАХОДИВШЕГОСЯ ПОД ПОСТОЯННЫМ НАДЗОРОМ ПОЛНОМОЧНЫХ НАШИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ, открылся тотчас по его, контейнера, распломбировании в подмосковных Люберцах на базе пресловутого НИИ-13 ́– то есть, в ходе операции, произведённой в присутствии всё тех же наших представителей.

Сенсация! Да, многие из наших сограждан и сегодня почтут этот факт сенсационным. Что, впрочем, неудивительно: публичное заявление о том, чему свидетелем он стал в ноябре 91-го, Алиаслан Османов, из группы откомандированных в Златоглавую наших наблюдателей-экспертов и, кстати сказать, единственный из всех них с подобным заявлением выступивший, сделал лишь в декабре 92-го – то есть спустя более года после трагедии!

В том же заявлении, кроме факта кражи металлической ленты – напомним: «голосового» (МС61) информационного носителя – был оглашён, а точнее, в очередной раз подтверждён другой – факт нахождения в пресловутом контейнере пресловутых же обугленных остатков фотоплёнки – носителя с «параметрического» (САРПП).

Казалось бы, пусть и до чрезвычайности запоздало, но главное, наконец-то, было произнесено, контекст оставалось лишь уточнить: два «носителя» – два «ящика»! Но – опять незадача – то ли по недостаточной осведомлённости в предмете журналиста, интервьюировавшего нашего эксперта, то ли по досадному редакторскому просмотру, но это уточнение крайней важности так и осталось повисшим в воздухе, и публике опять предъявлен был привычный ей образ одинокого, как перст, девайса-калеки, лишь при некоторой дополнительной портретной деталировке. Вопиющих несуразностей у этой деталировки широкая публика, как то и положено ей, попросту не углядела: воду, которую льют обывателю, гораздо лучше не жевать, а враз заглатывать.

Примечательно, что даже у автора единственного подробного публицистического исследования катастрофы (брошюра «Загадки гибели вертолёта Ми-8») Имрана Джафарзаде, единственного же из числа всех других принявшего в рассуждение «признание» А.Османова, речь ведётся сугубо об одном «ящике», представленном как некое синтезированное воплощение двух и функционально, и конструктивно различных самописцев.

Итак, краткое резюме по теме:

а) «ящиков»-самописцев на самом деле было два;

б) оба они на момент их обнаружения находились в удовлетворительном в смысле целостности состоянии;

в) целостность свою утратили они именно в промежуток времени между их обнаружением и последующей доставкой в Москву, то есть, когда они физически не могли быть подконтрольны людям, априори обвинённым у нас в сговорном покушении на «борт 72».

Да, кому-то очень было нужно, а пожалуй, и того более – жизненно необходимо, чтобы «здравыми» единоутробные братья не достигли бы Москвы!

И ещё: в отношении виртуального самописца-«универсума» – совместного порождения достославных наших газетчиков и криминалистов. Содержимое его чрева, как упорно те и другие – поначалу, во всяком случае, – нам внушали, на 60 – 70% подверглось безнадёжной порче. Понимая всю риторичность вопроса о том, какое содержимое – целлулоидное или стальное – изначально имелось ими в виду, впору было бы всё же от них уяснить: а что-то в унисон отмолчались они насчёт означенного содержимого «остаточных» 30 – 40%?

«То, что не смог рассказать «чёрный ящик» (в точности по Лермонтову: «один как прежде… и». – Р.К.), со всей определённостью констатировала авторитетная комиссия», – значится в газетном отчёте авторства нашего соотечественника, тогдашнего азербайджанского собкора центрального органа КПСС Заура Кадымбекова («Правда» от 3 января 1992 года). Оговоримся: слова эти отнесены конкретно к московским экспертам, вынесшим – ожидаемое всеми – заключение о том, что «борт 72», де, сбит был произведённым по нему с земли огнём из стрелкового оружия.

Об этом, впрочем, подробный разговор у нас впереди.

Их нашли не всех

Вначале объявлено было о 15, затем о 16, ещё чуть поздней о 17 погибших. Шальной шутихой промелькнула вдруг цифра «23»… Наконец, оглашена была узаконенная – «22»...

И тут, против воли, принуждён я затронуть тему, самое обращение к которой впору было бы почесть кощунственным, когда бы не сугубая чрезвычайность обязывающего к тому повода.

Отмеченную путаницу в «цифири» несправедливо было бы относить исключительно на счёт малой профессиональной добросовестности журналистов. Они, журналисты, каждый раз называли число, реально подтверждённое на момент запроса ими информации. Между тем, сами источники имели её отнюдь не строго лишь по результатам новых обнаружений на месте поисков. Следствие идентифицировало личности тех, кого иденти­фицировать было можно. Потом назывались или устанавливались уже только имена – тех, кого не нашли.

Вообще, при внимательном ознакомлении с данным обстоятельством дела создаётся стойкое впечатление, что список установленных погибших чисто механистически трансформировался затем в список погибших найденных. О том, что́ предусловило это «превращение», можно только гадать.

Их не похоронили в один день. Потому что была ещё надежда, что они отыщутся – тела трёх остальных. Я разговаривал с родными этих людей – тех, кого похоронили 23-го. Они всё знают. Сын Рафика Мамедова собственноручно копошил ещё тёплую золу на страшном пепелище, тщась отыскать в ней хоть что-то от отца. Это было на следующие сутки после крушения. Он нашёл – связку знакомых оплавившихся ключей. И всё.

Тем, кто особо настойчиво дознавался правды, её открывали. Но то была не вся правда, а лишь часть её...

«Рукописи не горят», – ставшая расхожей фраза из Булгакова. Тем более не горят – люди! Я не единожды просмотрел сделанную Чингизом видеозапись: многих нельзя было узнать, но они – были! Хоть кусочек плоти, хоть малый обломок кости, но должны, всенепременно должны остаться от человека – даже при взрыве топливных баков, даже в аду полыхающих керосина и дюраля. Их не нашли потому, что их – не было.

В нашей с ним очной беседе А.Агаев, уже упоминавшийся нами, решительно подтвердил фактичность «канонического» числа обнаруженных жертв: 22. Согласно Агаеву, сразу по прибытии на место катастрофы им и его сотрудниками было засвидетельствовано наличие там 15 мёртвых тел, визуально опознаваемыми из которых были лишь несколько.

Прочие же – именно семь, – якобы столь сильно обгорели, что сама идентификация их составила проблему и заняла продолжительное время. И тут – внимание! Неужто и в самом деле для выявления останков свыше полудюжины человек на ничтожного размера территории опытнейшим криминалистам потребны были целые сутки, пусть даже останков крайней степени обугленности?! Названное состояние трупов Агаев объяснил, в частности, тем фактором, что жар, под воздействием которого они находились, усугублен-де был дувшим в тот день над районом сильным ветром. Но ведь даже в отсутствие ветра воспламенившийся вертолёт, обшивка которого выполнена из дюралевого сплава, выгорает, подобно пороху, в считанные минуты! И это – целый вертолёт, между тем как в нашем случае речь может идти лишь об одной – хвостовой его части. Сомнительно, чтобы времени этого оказалось достаточно даже для сильного термального повреждения накопителя «чёрного ящика». Что уж тут говорить о человеческом теле, которое, сжигаемое, оговоримся, в специальной печи, полностью сгорает не менее чем за 4–5 часов!

С каким-то инфантилическим простодушием высказался по настоящему предмету тогдашний министр ВД республики Тофик Керимов. Привожу это высказывание в парафразе, сделанном корреспондентом газеты «Бакинский рабочий» (от 22 ноября 1992 года): «По сообщению министра внутренних дел Т.М. Керимова, представители правоохранительных органов Азербайджана, прибывшие на место катастрофы, обнаружили и опознали рядом с обгоревшим вертолётом 15 трупов, тела семи человек не найдены. Предположительно, они сгорели – (надо понимать – «дотла». – Р.К.) в вертолёте».

Примечательна дата обнародования сего откровения – день похорон десяти из номинально тринадцати жертв катастрофы – наших сограждан.

Ещё одно высказывание по тому же поводу – уже процитированного ранее А.Шашгиахметова: «В тот день (21-го ноября. – Р.К.)… удалось подобрать 17 тел. Я предложил дать мне маневренную группу солдат, чтобы съездить в армянское село для переговоров. Если они забрали чьи-то тела, то пусть вернут. Но мне бойцов не дали…»

Итак, возьмём себе на заметку: версия о похищении трупов возникла буквально тотчас же по началу расследования «каракендского дела».

Тела погибших наших сограждан с соблюдением мусульманского погребального обряда были вначале отвезены в местную – агдамскую мечеть, и только затем были доставлены в Баку, в Центр судебной экспертизы. (Чисто для уточнения: двое из десятка этой группы жертв, Игорь Плавский и Сергей Иванов, – русские по национальности и коммунисты – по партийной принадлежности, в случае реальной опознанности их останков просто «статусно» не подлежали совершению над ними названного обряда.)

Трудно понять, как технологически все они были там идентифицированы – и это за срок всего-то в одни, предшествовавшие похоронам, сутки, – если не только ни у кого из кровных их родственников не был отобран генетический материал для проведения соответствующих исследований (которые, попутно отметим, и сами по себе могли дать результаты весьма и весьма нескоро), но даже не во все скорбящие семейства вообще поступило извещение о прибытии и местонахождении в Баку их умерших, вследствие чего члены этих семейств и не приняли участия в предписываемой законом обязательной процедуре опознания.

Между тем, все трупы граждан России и Казахстана были переданы в распоряжение прибывшей из Москвы спецкомиссии МВД СССР. Списочное их число – 9 человек. При этом достоверность факта опознанности троих из них – членов экипажа «72»-го, объективно сомнений не вызывает. Телам этих людей, находившихся соответственно в носовой части разломившейся пополам машины, заведомо и надлежало быть в наименьшей мере повреждёнными огнём. Что касается остальных шести – высоких военных чиновников, россиян и одного казаха, то личности их – согласно всё тому же Агаеву – установлены были якобы исключительно по имевшимся при них металлическим военным жетонам, так называемым «медальонам смерти». По-видимому, однако, и тут далеко не всё было столь уж однозначно. А иначе как разумно быть может объясним тот факт, что в нарушение принятой практики, в центральном печатном органе Минобороны Союза, газете «Красная звезда», так и не появилось некрологов погибшим офицерам, среди которых были высшие командные чины? Ещё одна «странность», так доныне и не получившая не только хоть сколь-нибудь внятного, но вообще никакого компетентного комментария!

Как тому и дóлжно было случиться, все эти утайки, экивоки и недомолвки спровоцировали появление всякоразных, порой совершенно фантастичных, гипотез и слухов. Так, например, получила хождение версия о выживших в катастрофе и ещё и поныне, де, находящихся в армянском плену Магомеде Асадове, Зульфи Гаджиеве и других пассажирах Ми-8. Или, столь же экзотичная, – о киллерах – членах экипажа «72»-го, будто бы расстрелявших всех его пассажиров и загадочным образом затем исчезнувших. И прочая, и прочая в том же духе.

Итак: их нашли не всех

(продолжение следует)