Журналист со слезами на глазах и Карабахом в устах наш реквием

Расим Агаев

…И он заплакал, в то время как его телекамера скользила по склону горы, усыпанной телами стариков, женщин, детей, которых армяне коварно вывели из Ходжалы и безжалостно расстреляли…

«Вы хотели доказательства армянского зверства – я его предъявил  вам. Вернее, не я, а телекорреспондент Чингиз Мустафаев. Вы его хорошо знаете, и все ваши вопросы можете переадресовать ему. Он только что вернулся с тех самых мест, где армяне устроили, как они любят говорить, акт геноцида».

Зал, переполненный московскими и зарубежными журналистами замер. Затем поднялся кто-то из западных журналистов.

«Если вы так удачно привезли сьемки о произошедшей трагедии, могли бы привезти и автора репортажа. Ведь вы же сами не были на месте преступления?..".

«Если я был бы там, я бы вряд ли сегодня предстал бы тут перед вами. Такое под силу только вашему азербайджанскому коллеге Чингизу Мустафаеву. Вот он – перед вами…».

Это, как очевидно догадался читатель, фрагмент из воспоминаний о том незабываемом февральском дне 1992 года, когда азербайджанской журналистике удалось представить широкой международной аудитории неопровержимые доказательства армянских преступлений в Карабахе.

«Что и говорить – хорошо сработали. Печальное событие, но информационная победа за вами», - пожал мне руку кто-то из московских друзей.

«Это – его победа!», - подтолкнул я к репортерам Чину (так я его называл, чтобы обойти мешающую субординацию, и к его, Чингиза чести, он никогда не сдабривал наши отношения ненужным панибратством).

Говорю об этом не красного словца ради, а по той причине, что сейчас не все помнят, что в те годы много, ох как много журналистов стремились выглядеть больше оппозиционерами, чем обожаемые ими фронтисты (кстати, словечко из лексикона Чингиза Мустафаева). А он оставался всегда самим собой: вежливый, пунктуальный, внимательный.

С того февральского дня, когда из Агдама сообщили: «Чингиз Мустафаев …» и далее – рыдание, я не раз корил себя за эту безвременную смерть. Перед выездом в Карабах обычно Чина звонил или заходил посоветоваться ко мне в президентский аппарат. В том не просматривалось ничего похожего на чинопочитание. Сам Чингиз Мустафаев в одном из репортажей сказал об этом так: «Все мы должны работать на Карабах».

Он ехал в Агдам, на передовую как на работу, с пониманием того, что от его сьемки ждут изголодавшиеся по точной информации сограждане. В связи с этим не могу не сказать об одном прямо-таки скандальном случае, произошедшем, кажется, в Минске. На очередное заседание глав государств формировавшегося Содружества Ельцин припозднился, однако участники встречи делали вид, что ничего не происходит и принялись рукоплескать появившемуся президенту РФ.

«Я смотрю все уже в сборе. Ждут от нас важных решений…», - начал было Ельцин и тут у самого моего уха раздалось нечто такое, чего мне не приходилось видеть и слышать ни до, ни после.

«Борис Николаевич, мы остались, потому что ждем, когда Вы возьметесь за решение карабахской проблемы».

То был Чингиз Мустафаев. Десятки глаз с укоризной устремились на меня. Скажу честно, мне, президентскому пресс-секретарю стало не по себе.

«Борис Николаевич! Не забудьте про Карабах! Ка-ра-бах!»

Прошло столько лет, нет уже ни Ельцина, нет и Чингиза Мустафева, увы. А мне все не дает покоя его голос: «Не забудьте про Карабах!».