Деликатная «игра в равновесие», которую Али Хаменеи разыгрывал почти полвека, захлебнулась в пламени. Война, которую рахбар так долго и искусно разжигал чужими руками в Газе, Ливане, Сирии, Йемене, теперь пришла в его дом. Ось сопротивления, в которую были вложены десятки миллиардов долларов, превратилась в обессиленное переплетение щупалец без головы.
ХАМАС захлебывается в крови на руинах сектора Газа, «Хезболла», потеряв своего вождя, затаилась в шиитских кварталах Бейрута, режим Башара Асада остался тенью на карте истории, а сам аятолла Али Хаменеи — старый, изможденный, прячущийся с семьей в бункере, — клянется, что Иран «никогда не сдастся».
Но звучит это уже как мантра из другого времени. Неугасающее пламя исламской революции, которое Хаменеи поддерживал десятилетиями, превратилось сегодня в дым, окутавший режим аятолл.
Али Хаменеи пришел к власти не по велению божества, а по воле политической случайности. В 1989 году, после смерти аятоллы Хомейни, он оказался в нужное время в нужном месте — достаточно близким, демонстративно послушным и подчеркнуто компромиссным. Он не был ни харизматичным духовным лидером, ни выдающимся теологом и даже по критериям шиизма выглядел всего лишь временной фигурой. Но зачастую именно из таких вот удобных людей история лепит сильных диктаторов. Али Хаменеи стал именно тем, кто изнутри прорастил механизм абсолютного контроля власти, опоясав муллократический режим в Иране железным обручем страха и подавления.
Он вырос в Мешхеде, одном из святых шиитских городов, в бедной религиозной семье. Образованный в Наджафе и Куме, Хаменеи впитал не только догматический ислам, но и гнев постколониального унижения. В юности читал Виктора Гюго, но превратился в мстителя, воспринимавшего каждую строку богописания, как оружие возмездия против неверных. Его ненависть к Западу, к сионизму, к свободе стала топливом для революционного мракобесия. Он переводил труды Сайида Кутба, идеолога «Братьев-мусульман», соединял исламизм с антикапитализмом и готовил платформу для будущей революции, в которой ислам станет не верой, а оружием.
После Исламской революции 1979 года Хаменеи стал одним из ближайших соратников Рухуллы Хомейни. В 1981 году Хаменеи выжил после покушения — записывающее устройство, начиненное взрывчаткой, навсегда парализовало его правую руку. «Но зачем мне рука, если работают мозг и язык», - воскликнул он на одной из проповедей. Так родился образ «живого мученика», который позже использовали для сакрализации его власти. Это было тело с раной, которое не только символизировало жертву ради революции, но и морально оправдывало репрессии.
Будучи президентом Ирана в 1980-е горды, Хаменеи укрепил связи с Революционной гвардией, создав фундамент для собственной абсолютной власти. А после смерти Хомейни, несмотря на отсутствие высшего духовного ранга, был протолкнут в кресло верховного лидера ассамблеей экспертов — не как харизматичный лидер, а как удобный исполнитель. Который в реальности оказался матерым волком.
Хаменеи переписал Конституцию, подчинил себе суды, армию, парламент, медиа. Под его контролем выросла гигантская экономическая империя «Setad», созданная для управления конфискованным имуществом. Якобы ради народа, но фактически — как финансовый позвоночник режима. Он представляет себя аскетом, живущим скромно, но его дворец в Тегеране — государство в государстве, скрытое за фасадом набожности.
В роли духовного вождя Хаменеи сформировал Иран, как государство-осьминог со щупальцами прокси-армий и террористических структур от «Хезболлы» до ХАМАСа, от хуситов в Йемене до шиитских милиций в Ираке. Через другого солдата зеленой революции, шиитского команданте генерала Касема Сулеймани, он экспортировал иранскую революцию в Сирию, Йемен, Ливан и Газу, рассыпая ее, словно гранулы яда, по всему Ближнему Востоку. Его логика была проста: пусть враги горят в своем доме, пока Иран в полной безопасности.
И вот теперь пламя подступает уже к его порогу. После резни 7 октября Израиль нанес ответный удар по всей системе, которую Хаменеи строил десятилетиями. Рахбар оказался в ситуации, к которой не был готов: один, окружённый пепелищами прокси, с подорванной экономикой, разрушающейся осью сопротивления и армией, теряющей боевой дух.
В своей последней речи Хаменеи повторил старую мантру: «Иран не сдастся». Но в его голосе было больше паники, чем решимости. Он уже не архитектор катастроф, а глубокий старик в бетонированном бункере, изолированный от внешнего мира. Многие в Иране и за его пределами считают, что конец рахбара уже близок. Физическое состояние 86-летнего Хаменеи ухудшается - рак простаты, несколько операций, исчезновения с публики. Он уже не управляет Ираном напрямую — власть рассыпается по фракциям, каждая из которых готовится к схватке за наследие.
Он не оставил преемника. Ибрагим Раиси, казавшийся фаворитом, трагически погиб в авиакатастрофе. Второй сын, Моджтаба — тень отца, ползущий по следам его авторитарного стиля, но не имеющий пока ни харизмы, ни легитимности. Не говоря уже о том, что передача власти по наследству вызовет отторжение в народе, поскольку напомнит иранцам монархию, против которой, собственно, и разразилась исламская революция.
В Иране пока нет массовых протестов, но за фасадом зреет трещина. Экономика разрушена, молодёжь ненавидит режим, женщины отказываются носить хиджабы, а лозунг «Смерть диктатору» стал уличной мантрой. «Ось сопротивления» мертва, и в мире всё меньше желающих вести диалог с режимом, который сам себя загнал в угол.
А на верхней площадке лестницы режима, ведущей вниз, – глубоко больной старик, окружённый мертвыми союзниками и отчаянными врагами. Али Хаменеи уходит из жизни в одиночестве. Но не как вождь, лидер или просветитель, а как испуганная тень на стене диктатуры, которую он создал своими руками.
