Конец “третьего Рима” (наша аналитика)
Имперские идеологи, сравнившие когда-то Москву с Римом, даже и не представляли себе, насколько точным окажется эта параллель в начале нового тысячелетия – тогда, когда столица Российской Федерации превратится в центр нового рабовладения. Потому что иначе как рабским труд миллионов гастарбайтеров на черных работах в Москве и в других относительно благополучных городах России и назвать нельзя.
Этому новому статусу жителей бывших союзных республик, приезжавших в Москву на заработки, благоприятствовали не только “жирные нефтяные годы”, но и тотальная коррупция как в самой России, так и в странах, из которых приезжали наемные рабочие. Потому что для того, чтобы оформить человека на мизерную зарплату, необходимо было создать рабочее место для фиктивного гражданина, деньги которого делились между десятком гастарбайтеров.
Для того, чтобы легализовать возможность проживания 10-20 человек в одной комнате, нужно было иметь соответствующие правоохранительные органы, крышующие ночлежки. Для того, чтобы поток рабов не прерывался, нужно было поддерживать анахроничные режимы в странах Центральной Азии, зависимые от притока денежных переводов больше, чем от экономических реформ.
Падение цен на нефть и крах российской валюты обрушили всю эту преступную пирамиду. Когда президент Соединенных Штатов говорит о том, что экономика России “разорвана в клочья”, он может легко отнести это определение и к сателлитам “третьего Рима”. Уже сейчас констатируется, что количество людей, едущих в Россию на заработки, сократилось на 70 процентов – следовательно, таким же образом сократится в ближайшем будущем и количество денежных поступлений. А самое главное – домой вернулись сотни тысяч активных молодых людей, которым попросту нет места на Родине.
По информации Всемирного банка, от денежных переводов зависит 42% экономики Таджикистана, 31,5% экономики Киргизии, 25% экономики Молдовы, 21% экономики Армении, 12% экономики Грузии и Узбекистана, 5,5% экономики Украины и 2,5% экономики Азербайджана. Нетрудно заметить, какие страны тут в настоящей “зоне риска”.
Но Молдова, Армения и Грузия – при всех известных оговорках для каждой из стран – это государства с институтами политической конкуренции, к тому же в Молдове и Грузии уже который год осуществляются экономические преобразования и возможно некое перенаправление миграционных потоков.
Из трех этих стран насущная потребность экономического реформирования прежде всего у Армении, что не так-то просто без выхода на масштабные политические решения регионального характера. Но это отдельная тема, которая и без российского кризиса обсуждается последние четверть века.
Со странами Центральной Азии намного сложнее. Нынешний таджикский режим сформировался не в результате перевоплощения ЦК партии в президентский дворец, как в Туркмении, Казахстане или Узбекистане, а после победы в кровопролитной гражданской войне. При этом произошла консервация и феодализация общественных отношений – что и вымыло в Москву и другие города России сотни тысяч молодых таджиков.
Сейчас эти люди вернутся – а Эмомали Рахмону нечего им предложить. И хотя настоящей политической жизни в Таджикистане нет, память о былом противостоянии и региональных конфликтах все еще жива, так как в них участвовали родители нынешних обездоленных “гастарбайтеров”. И если в Душанбе не предпримут срочных реформаторских шагов – а режим Рахмона к этому попросту неспособен – дестабилизация Таджикистана неизбежна.
Причем в эту дестабилизацию не смогут не включиться соседние страны, мы станем свидетелями очередного узбекского искушения превратить Таджикистан в собственный сателлит – ну и, разумеется, давления разнонаправленных сил из Афганистана.
Киргизии предстоит пройти буквально по лезвию бритвы. С одной стороны, в результате двух восстаний последних десятилетий в этой стране сложилась своеобразная политическая культура, позволяющая выпускать пар через парламент и митинги недовольных. С другой стороны, консенсус между севером и югом страны достигается только в условиях относительной стабильности – и исчезает при первых же испытаниях.
У Киргизии есть преимущество перед Таджикистаном и Узбекистаном – конкуренция в политической жизни, но эта конкуренция одновременно создает условия для неуправляемой коррупции, а неуправляемая коррупция убивает экономику, столь важную для того, чтобы занять вернувшихся. Ну и Киргизия по-прежнему весьма зависима от России и Казахстана. Шансы выйти из нынешней катастрофы без большого конфликта у нее, конечно, есть – но я бы их не переоценивал.
И, наконец, Узбекистан – самая непростая страна региона. С одной стороны, Узбекистан не так глобально зависит от гастарбайтеров, как Таджикистан или Киргизия, с другой – режим Ислама Каримова ощутимо одряхлел за четверть века своего существования. Узбекистан – классическая сатрапия даже по сравнению с соседним Таджикистаном просто потому, что таджики еще могут помнить, что Рахмон боролся за власть, а они поддерживали других лидеров, а для узбеков Каримов был практически всегда, его режим – просто продолжение Советского Союза. И при этом подпольное сопротивление режиму куда более агрессивно и непримиримо, я бы сказал – фундаментально непримиримо – и куда в большей степени направлено в сторону Афганистана и его радикальных группировок.
И теперь это движение может усилиться вернувшейся из России узбекской молодежью – при том, что режим не будет с ней работать и искать ей применение, а будет ее давить.
Все эти обстоятельства накладываются еще и на тот простой факт, что мы имеем дело с политическим феодализмом и современной экономической системой одновременно. То есть люди, которые возвращаются домой, не просто лишаются средств к существованию. У них к тому же могут быть кредиты – на квартиры, дома, машины, учебу детей. Все эти деньги теперь неоткуда отдавать, так что центральноазиатские банки, и так подкошенные падением национальных валют, могут оказаться на пороге коллапса – и эта проблема уже не только для перечисленных нами стран, но и для куда более благополучного на их фоне Казахстана.
Словом, на пороге коллапса и переформатирования сегодня не только сама Россия, но и все постсоветское пространство, затронутое влиянием “третьего Рима”.
